Василий Иоаннович
(1505 - 1533).
Спор о престолонаследии, который
возник в конце великокняжения Иоанна III и в котором бояре, из ненависти
к супруге Иоанна III и матери В. I., Софии Фоминишне Палеолог, держали
сторону Димитрия Иоанновича, отразился на всем времени великокняжения В.
I. Он правил посредством дьяков и людей, не выдававшихся знатностью и
древностью рода. При таком порядке он находил сильную опору в
влиятельном Волоколамском монастыре, монахи которого назывались
иосифлянами, по имени Иосифа Волоцкого, основателя этого монастыря,
большого приверженца Софии Фоминишны, в которой он находил опору в
борьбе с ересью жидовствующих. К старинным и знатным боярским родам В.
относился холодно и недоверчиво, с боярами советовался только для виду,
и то редко. Самым близким человеком к В. и его советником был дворецкий
Шигона-Поджогин, из тверских бояр, с которым он решал дела, запершись
вдвоем. Кроме Шигоны-Поджогина советниками В. были человек пять дьяков;
они же были и исполнителями его воли. С дьяками и с незнатными своими
приближенными В. обращался грубо и жестоко. Дьяка Далматова за отказ
ехать в посольство В. I. лишил имения и сослал в заточение; когда
БерсеньБеклемишев, из нижегородских бояр, позволил себе противоречить B.
I., последний прогнал его, сказав; "Ступай, смерд, прочь, не надобен ты
мне". Вздумал этот Берсень жаловаться на в. князя и на перемены,
которые, по мнению Берсеня, произвела мать в. князя - и ему отрезали
язык. В. I. действовал самовластно, вследствие личного характера,
холодно-жестокого, и крайне расчетливого. Относительно старого
московского боярства и знатных родов от племени св. Владимира и Гедимина
он был крайне сдержан, ни один знатный боярин не был при нем казнен;
бояре и князья, вступившие в ряды московского боярства, то и дело
вспоминали старину и старинное право дружины отъезда. В. брал с них
записи, клятвенные грамоты в Литву на службу не отъезжать; между прочим
князь В. В. Шуйский дал такую запись: "от своего государя и от его детей
из их земли в Литву, также к его братьям и никуда не отъехать до самой
смерти". Такие же записи дали князья Бельские, Воротынские,
Мстиславские. При В. I. только одного князя В. В. Холмского постигла
опала. Дело его неизвестно и только отрывочные факты, дошедшие до нас,
бросают на него некоторый слабый свет. При Иоанне III с Василия
Холмского взята была клятвенная грамота не отъезжать в Литву на службу.
Это не помешало ему при В. занять первое место в ряду бояр и жениться на
сестре в. князя. За что постигает его опала - неизвестно; но занятие его
места князем Данилой Васильевичем Щеня-Патрикеевым и нередкая смена на
этом месте княжат от племени св. Владимира княжатами из роду Гедимина,
дают повод думать о разладе в среде самого боярства, К отношениям В. I.
к знатному боярству вполне приложимы слова проф. Ключевского, что в.
князь в полковых росписях не мог назначить верного Хабара Симского
вместо неблагонадежного Горбатого-Шуйского ("Боярская Дума", стр. 261),
т.е. не мог столкнуть с первых рядов известные фамилии и должен был
подчиняться порядку, с которым вступил в борьбу его сын. К
родственникам, при малейшем столкновении, он относился с обычной
суровостью и беспощадностью московских князей, на которую так жаловался
противник сына В., князь Андрей Курбский, называя "издавна
кровопийственным" род Калиты. Соперник В. в престолонаследии, его
племянник Димитрий Иоаннович, умер в заключении, в нужде. Братья В.
ненавидели людей, окружавших В., следовательно и установившийся порядок
- а между тем, по бездетности В., эти братья должны были ему
наследовать, именно брат его Юрий. Близкие к Василию люди должны были
опасаться при Юрии потери не только влияния, но даже жизни. Поэтому, они
с радостью встретили намерение Василия развестись с бесплодною супругою,
Соломонией из рода Сабуровых. Может быть, этими близкими людьми внушена
была и самая мысль о разводе. Митрополит Варлаам, не одобрявший мысли о
разводе, был удален и замещен игуменом Волоколамского монастыря
Даниилом. Иосифлянин Даниил, человек еще молодой и решительный, одобрил
намерение В. Но против развода восстал инок Вассиан Косой Патрикеев,
который и под монашеской рясой сохранил все страсти боярства; к нему
пристал инок Максим, ученый грек, человек совершенно чуждый расчетам
московской политики, вызванный в Poccию для исправления церковных книг.
И Вассиан и Максим оба сосланы были в заточение; первый умер при В., а
второй пережил и В., и митрополита.
При В. присоединены к Москве последние удельные княжества и вечевой
город Псков. С 1508 по 1509 г. наместником во Пскове был князь
Репня-Оболенский, которого псковичи недружелюбно встретили с самого его
приезда, потому что он прибыл к ним не по обычаю, не будучи прошен и
объявлен; духовенство не выходило к нему на встречу с крестным ходом,
как всегда делалось. В 1509 г. вел. князь поехал в Новгород, куда
Репня-Оболенский прислал жалобу на псковичей, а вслед за тем явились к
В. псковские бояре и посадники, с жалобами на самого наместника. В.
князь отпустил жалобщиков и послал в Псков доверенных людей разобрать
дело и помирить псковичей с. наместником; но примирения не последовало.
Тогда великий князь вызвал посадников и бояр в Новгород; однако не
выслушал их, а велел всем жалобщикам собраться в Новгород, к Крещенью,
чтобы всех рассудить разом. Когда жалобщиков собралось весьма
значительное число, то им сказали: "Пойманы Вы Богом и великим князем В.
I. всея Руси". Вел. князь обещал им оказать милость, если они снимут
вечевой колокол, чтобы вечу впредь не быть, а во Пскове и пригородах
править только наместникам. Дьяк Третьяк-Далматов послан был во Псков,
чтобы передать псковичам волю вел. князя.
19 января 1510 сняли вечевой колокол у св. Троицы. 24 января во Псков
приехал В. Бояре, посадники и жилые люди, триста семей, высланы в
Москву, а во Пскове введены московские порядки. В. домогался избрания в
в. князья литовские. Когда в 1506 г. умер его зять Александр, то В.
писал к сестре своей Елене, вдове Александра, чтобы она уговорила панов
выбрать его в в. князья, обещая не стеснять католической веры; о том же
он наказывал через послов князю Войтеху, епископу виленскому, пану
Николаю Радзивилу и всей раде; но Александр уже назначил себе преемника,
брата своего Сигизмунда. Не получив литовского престола, В. задумал
воспользоваться смутой, которая по смерти Александра возникла между
литовскими панами. Виновником этой смуты был князь Михаил Глинский,
потомок татарского мурзы, выехавшего в Литву при Витовте. Михаил
Глинский, любимец Александра, был человек образованный, много
путешествовавший по Европе, отличный полководец, особенно прославившийся
победою над крымским ханом; при образовании и военной славе ему
придавало значение и его богатство, ибо он был богаче всех литовских
панов - почти половина Литовского княжества принадлежала ему. Князь
пользовался громадным влиянием среди русского населения великого
княжества, а потому литовские паны боялись, что он овладеет престолом и
перенесет столицу в Русь. Сигизмунд имел неосторожность оскорбить этого
сильного человека, чем и воспользовался В., предложив Глинскому перейти
к нему на службу. Переход Глинского к московскому великому князю вызвал
войну с Литвою. Сначала эта война ознаменовалась большой удачей. 1
августа 1514 г. В., при содействии Глинского, взял Смоленск, но 8
сентября того же года московские полки были разбиты князем Острожским
при Орше. После поражения при Орше война, тянувшаяся до 1522 г., не
представляла ничего замечательного. При посредстве императ. Максимилиана
I, мирные переговоры начались еще в 1517 г. Представителем императора
был барон Герберштейн, оставивший записки о Московском государстве -
лучшее из иностранных сочинений о России. При всем дипломатическом
искусстве Герберштейна переговоры были вскоре прерваны, ибо Сигизмунд
требовал возвращения Смоленска; а В. с своей стороны настаивал, чтобы не
только Смоленск остался за Россией, но чтобы возвращены были России
Киев, Витебск, Полоцк и др. города, принадлежавшие князьям от племени
св. Владимира. При таких притязаниях противников только в 1522 г.
заключено было перемирие. Смоленск остался за Москвою. Перемирие это
подтверждено в 1526 г., при посредстве того же Герберштейна, вторично
приехавшего в Москву послом от Карла V. В продолжение войны с Литвою В.
покончил с последними уделами: Рязанью и Северскими княжествами.
Рязанский князь Иван, говорили в Москве, задумал возвратить
самостоятельность своему княжеству при помощи крымского хана Махмет
Гирея, на дочери которого он намерен был жениться. В. позвал князя Ивана
в Москву, где засадил под стражу, а мать его, Агриппину, заключил в
монастырь. Рязань была присоединена к Москве; рязанцев же целыми толпами
переселили в московские волости. В Северской земле было два князя:
Василий Иванович, внук Шемяки, князь новгород-северский, и Василий
Семенович, князь стародубский, внук Ивана Можайского. Оба эти князя
постоянно доносили друг на друга; В. допустил Шемячича изгнать
стародубского князя из его владения, которое присоединено было к Москве,
а через несколько лет заключил и Шемячича под стражу, удел же его в 1523
г. также присоединен был к Москве. Еще ранее присоединен был Волоцкой
удел, где последний князь, Феодор Борисович, умер бездетным. Во время
борьбы с Литвою В. просил помощи у Альбрехта, курфюрста
бранденбургского, и у великого магистра Немецкого ордена. Сигизмунд, в
свою очередь, искал союза с Махмет-Гиреем, ханом крымским. Гиреи,
преемники знаменитого Менгли-Гирея, союзника Иоанна III, стремились
соединить все татарские царства под властью их рода; поэтому крымский
хан Махмет-Гирей становился естественным союзником Литвы. В 1618 г. умер
бездетным казанский царь Магмет-Амин, московский подручник, и в Казани
возник вопрос о престолонаследии. В. посадил сюда на царство Шиг-Алея,
внука Ахмета, последнего хана Золотой орды, родового врага Гиреев.
Шиг-Алея возненавидели в Казани за его тиранство, чем и воспользовался
Саиб-Гирей, брат Махмут-Гирея, и захватил Казань. Шиг-Алей бежал в
Москву. После этого Саиб-Гирей бросился опустошать Нижегородскую и
Владимирскую области, а Махмут-Гирей напал на южные пределы Московского
государства. Он дошел до самой Москвы, откуда В. удалился в Волоколамск.
Хан взял с Москвы письменное обязательство платить ему дань и поворотил
к Рязани, Здесь он потребовал, чтобы воевода явился к нему, потому что
в. князь теперь данник хана; но воевода Хабар-Симский потребовал
доказательства, что в. князь обязался платить дань. Хан прислал данную
ему под Москвою грамоту; тогда Хабар, удержав ее, разогнал татар
пушечными выстрелами. Саиб-Гирей вскоре был изгнан из Казани, где,
вследствие борьбы партий крымской и московской, происходили постоянные
смуты; и В. назначил туда ханом Еналея, брата Шиг-Алея. В таком
положении В. оставил дела в Казани. Власть отца Грозного была велика; но
он не был еще самодержцем в позднейшем смысле. В эпоху, предшествовавшую
и следовавшую за опадением татарского ига, слово: самодержавие,
противополагалось не конституционному порядку, а вассальству: самодержец
означал владыку самостоятельного, независимого от других владык.
Исторический смысл слова: самодержавие выяснен Костомаровым и
Ключевским.
Е. Былов.
ВасилийИоанновичШуйский царствовал с 19 мая 1606 года по 19 июля
1610 года. Обманом подготовилось его царствование: "в роковую ночь на 17
мая, многие", говорит С. М. Соловьев, "были за Лжедмитрия; многие
взялись за оружие при известии, что поляки бьют царя, прибежали в Кремль
спасать любимого государя и видят его труп, обезображенный и поруганный
не поляками, а русскими; слышат, что убитый царь был обманщик; но слышат
это от таких людей, которые за минуту перед тем обманули их, призвав
вовсе не на то дело 17 и 18 мая сторонники Шуйского ликовали; но в
храмах не смели петь благодарственных молебнов, масса московских жителей
заперлась в своих домах и на ликования приверженцев В. Шуйского отвечала
молчанием. В эти же дни обнародованы мнимые показания Бучинских, поляков
кальвинистов, приближенных названного Димитрия - показания, которые уже
Карамзин признал вымученными или вымышленными. По этим показаниям
названный Димитрий будто бы хотел избить всех бояр и обратить русских в
латинство и лютеранскую веру. Карамзин, признавая легкомыслие
самозванца, видел ясное измышление в этой нелепости. Двое из бояр, князь
В. И. Шуйский и князь В. В. Голицын, добивались престола; но сторона
Шуйского взяла перевес. Избрание царя предстояло совершить Земскому
собору. Борис Годунов не побоялся созвать Земский собор. За него были
патриарх и консервативное большинство, боявшееся неурядиц. Годунова
знала вся Восточная Русь, как умного, хорошего правителя. За Шуйского
стояла только незначительная, но решительная партия в Москве и весьма
значительная в Новгороде; но в остальной России его не знали, а во
Пскове ненавистно было самое название его фамилии, так как еще живо было
предание о жестокостях и корыстолюбии его деда, князя Андрея, наместника
во время малолетства Грозного. Поэтому Шуйский, как заметил Соловьев, не
мог, подобно Годунову, и решиться на созвание Земского собора, который,
по всем вероятиям, его и не выбрал бы. И действительно, люди, боявшиеся
смуты, требовали, чтобы на место низверженного патриарха Игнатия,
приверженца названного Димитрия, выбрали нового патриарха, которого
думали, до избрания законным порядком царя, поставить во главе
временного правительства. Но этого то и боялся Шуйский; его приверженцы
19 мая кричали на Красной площади, что царь нужнее патриарха, в чем
никто не сомневался; думали только, что нужен царь законно избранный
Земским собором. Приверженцы Шуйского перекричали, и он был избран на
Престол. В записи, данной боярам, В. И. говорил, что он целовал крест на
том, чтобы без суда с боярами - бояр, гостей и торговых людей смертию не
казнить и у семейств их имений не отнимать. О земском строе в записи нет
ни слова, зато велеречиво выставлено происхождение Шуйских от Кесаря
Августа через Рюрика до прародителя их Александра Ярославича Невского.
Это происхождение от Невского давало Шуйскому перевес над Василием
Васильевичем Голицыным, происхождение которого от дочери Донского
забыли, а происхождение его от Гедимина для русских не имело значения.
Басня же о происхождении от Августа, сочиненная книжниками, по тщеславию
была усвоена всеми потомками св. Владимира. - Все хитрости Василия
Шуйского не могли укрыться от москвичей, и потому их должна была
поразить окружная грамота царя, в которой он уверял, что его просили на
престол митрополиты, архиепископы, епископы и весь освященный собор,
также бояре, дворяне, дети боярские и всякие люди Московского
государства (С. Г. Г. и договоров, ь149). Здесь В. И. явно играл словами
Московское государство, под которыми часто разумелась только Москва. -
Вслед за грамотою царя послана была грамота от московских бояр, дворян и
детей боярских, которая объясняла переворот в ночь на 17 мая и говорила,
что царевич Димитрий подлинно умер и погребен в Угличе, ссылаясь на
свидетельство матери и дядей царевича; на престол же сел Гришка Отрепьев
(С. Г. Г. и Д., т. 2, ь142). Мать царевича, инокиня Марфа, в особой
грамоте каялась, что она из страха признала самозванца за сына (С. Г. Г.
и Д., т. 2, ь146). По городам и всюду, куда проникали эти грамоты, умы
волновались; все в недоумении спрашивали: как могло случиться, что
Гришка Отрепьев прельстил чернокнижеством и мать царевича и всех
московских правителей? Каким образом Москва, недавно радовавшаяся
спасению царевича Димитрия, теперь извещает, что на престоле сидел
чернокнижник, вор и самозванец, а не царевич? - "Так настало для всего
государства", говорит Соловьев, "омрачение, произведенное духом лжи,
произведенное делом темным и нечистым, тайком от земли совершенным",
Вдобавок пошли немедленно слухи о спасении царя Димитрия в ночь на 17
мая. Царь В., чтобы отклонить грозившую беду, велел с большим торжеством
перенести тело царевича Димитрия из Углича в Москву, где и причислили
царевича к лику святых. Но и это не подействовало: опасные слухи о
спасении царя не только не прекратились, но еще усилились. Уже 17 мая
Михаил Молчанов, один из убийц Федора Годунова, скрылся из Москвы в
Литву, и на пути, близ Москвы, распускал слух, что царь спасся, а в
отдаленных местах - что он сам царь Димитрий, спасающийся из Москвы;
москвичи же, вместо него, убили другого человека. В то же время князь
Шаховской похитил государственную печать, чтобы произвести новую смуту.
Царь В., против воли своей, конечно, помог его намерению, сослав его
воеводою в Путивль за преданность названному Димитрию. Шаховской
взволновал Северскую область, объявив, что царь Димитрий жив; в
Чернигове то же сделал князь Телятевский. В Москве на домах богатых бояр
и иностранцев появились надписи, что царь отдает народу эти дома
изменников. Рознь в среде боярства усиливалась с каждым часом. Боярин
Петр Никитич Шереметев составлял заговор с целью свергнуть царя В. в
пользу князя Мстиславского, за что и сослан был воеводою во Псков.
Опасаясь излишних толков и волнений по поводу мнимого спасения
названного Димитрия, царь В. выслал из Москвы в города большую часть
поляков, а некоторых и совсем освободил. При таких обстоятельствах, в
Новгород-Северской Украйне, при князе Шаховском, явился Болотников, как
посланный царем Димитрием. Этот бывалый человек, одаренный недюжинными
военными способностями, умом, смелостью и отвагою, познакомился в
Самборе с Молчановым, который разыграл перед ним роль спасенного царя
Димитрия и отправил с письмом к князю Шаховскому, назначив Болотникова
воеводою. Болотников призвал к оружию холопов, обещая им волю и почести
под знаменами Димитрия. - Горючего материала была такая масса, что
громадный пожар не замедлил вспыхнуть: крестьяне поднялись на помещиков,
подчиненные против начальников, бедные на богатых. "Все", говорит
Костомаров "делалось именем Димитрия". В городах заволновались посадские
люди, в уездах крестьяне; поднялись стрельцы, казаки. У дворян и детей
боярских зашевелилась зависть к высшим чинам - стольникам, окольничим,
боярам; у мелких промышленников и торговцев - к богатым гостям. Воевод и
дьяков вязали и отправляли в Путивль; холопы разоряли дома господ,
убивали мужчин, насиловали женщин и девиц. В Москве умножились подметные
письма, призывающие народ восстать на царя В. за истинного, законного
государя Димитрия Ивановича. - Царь В. счел эти письма делом дьяков и
велел сличать руки; но виновных не нашли, а дьяков напугали и оскорбили.
Царь Василий выслал против Болотникова князя Трубецкого, который и был
разбит на голову под Кромами. Мятеж, после победы Болотникова, принял
огромные размеры. Дворянин Истома Пашков возмутил Тулу, Венев и Каширу;
воевода Сунбулов и дворянин Прокофий Ляпунов подняли Рязанскую землю.
Прокофий Ляпунов был истый рязанец, отважный, с огромной энергией,
которая искала выхода. В его лице выступает, в противоположность
Болотникову, типическая личность другой партии: насколько Болотников был
представителем простонародья, настолько же Ляпунов был представителем
дворян, детей боярских и вообще людей зажиточных. В пределах нынешних
губерний Орловской, Калужской, Смоленской двадцать городов восстали
против царя Василия; в Нижегородской области поднялась мордва: в Вятской
области чиновника, посланного царем В. для набора войска, встретили
бранью; в Астрахани отложился воевода князь Хворостин. Как ни
противоположны были стремления Болотникова, Ляпунова и Пашкова, но
сначала они действовали вместе. Болотников еще раз разбил царские
войска, уже под начальством князя Мстиславского, при селе Троицком, в 70
верстах от Москвы, и стал в селе Коломенском; но далее Ляпунов, Пашков и
Болотников не могли действовать вместе. Ляпунов и Сунбулов, опасаясь
торжества Болотникова, а следовательно простонародья, перешли на сторону
царя В. Царь В. пытался склонить на свою сторону и Болотникова, но
последний не прельстился обещаниями и ответил: "Я даль душу свою царю
Димитрию и сдержу клятву; буду в Москве не изменником, а победителем". -
Против Болотникова выступил князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский,
племянник царя, и при деревне Котлах разбил Болотникова, благодаря,
однако, только переходу Пашкова, во время самого боя, на сторону царя
Василия. После того Болотников засел в Калуге, а затем перешел в Тулу.
Против Тулы отправился сам царь В. Стотысячная рать обступила Тулу.
Болотников отбивался с обычным искусством и отвагою, пока не затопили
Тулу, загородив реку Упу плотиною. Тула сдалась 10 октября 1607 года.
Царь В. обещал Болотникову помилование, но не сдержал слова: Болотникова
утопили в Каргополе. Илейку, назвавшегося Петром, сыном царя Феодора, и
находившегося в Туле при Шаховском, казнили в Москве, также вопреки
обещанию даровать жизнь. Наказание князя Шаховского, всей крови
заводчика - по выражению летописца, явного врага Шуйского, - ограничено
было ссылкою на Кубенское озеро. В это время в Стародубе явился человек,
назвавший себя царем Димитрием. Кто был этот второй самозванец - также
неизвестно, как и кто был первый. Около него собрались польские паны с
дружинами; значительнее всех были лихой наездник Лисовский и князь
Рожинский; последний, с дружиною в четыре тысячи человек, прибыл ко
второму названному Димитрию уже на пути. Вслед за Рожинским атаман
Заруцкий привел пять тысяч донцов. Другие донцы привели какого-то
названного царского племянника, которого новый названный Димитрий велел
казнить. "Казакам", говорит Соловьев, "понравились самозванцы: в
Астрахани объявился царевич Август, потом князь Иван; там же третий
царевич Лаврентий сказался внуком Грозного, от царевича Ивана; в степях
являлись царевичи: Федор, Клементий, Савелий, Семен, Василий, Ерошка,
Гаврилка, Мартынка, все сыновья царя Феодора Иоанновича". В 1607 г.
новый названный Димитрий выступил в поход, а весною 1608 г. разбил
царские войска под Волховом, после чего двинулся к Москве и расположился
станом в селе Тушине, между реками Москвою, и Всходнею; отсюда и
название его - Тушинский вор. В Тушине к нему пришел на службу знатный
польский пан Ян Сапега, староста Усвятский, который, вместе с Лисовским,
играл весьма мрачную роль в истории нашего Смутного времени. Но более
всего усилился самозванец прибытием в лагерь Марины Мнишек, которая
признала его за своего спасенного мужа, хотя он совсем на него не
походил. Положение царя В. ежечасно становилось все опаснее и опаснее;
Москва колебалась. Шведский король Карл IX предложил помощь; для
переговоров по этому поводу в Новгород, куда должны были прибыть
уполномоченные шведского короля, отправился князь Михаил Васильевич
Скопин-Шуйский. Между тем произошла смута во Пскове: в псковские волости
явился воевода от Тушинского вора и стал приводить жителей, по селам и
пригородам, к присяге. Крестьяне просили защиты у законного воеводы,
Шереметева; но последний велел присягать Тушинскому вору, чтобы иметь
предлог грабить крестьян, как бы в наказание за измену. Смуту во Пскове
увеличил еще раздор между большими и молодыми людьми. Союз со шведами,
заключенный Скопиным-Шуйским, произвел окончательный взрыв. Вся история
Пскова прошла в борьбе с немцами, к которым причисляли и шведов.
Когда 1 ноября 1608 г. в город пришла весть, что немцы идут, народ,
по выражению современника, стал как пьяный, отворил городские ворота
тушинскому воеводе Плещееву и присягнул самозванцу. В Москве масса
жителей оставалась равнодушна к решению вопроса, кто победит: Тушинский
вор или боярский царь В.? - а равнодушные всегда, в конце концов, берут
сторону победителя. Царь Василий в Москве очутился в осаде и предложил
желающим удалиться, пока есть время. Москвичи приняли это предложение за
уловку испытать их верность; все присягнули царю В., но на другой же
день в Тушино повалили боярские дети и стольники, стряпчие, дворяне,
жильцы, дьяки и подьячие; поехали и знатные люди: Бутурлин, князь
Димитрий Тимофеевич Трубецкой, князь Черкасский, князья Сицкие,
Засекины. Все шли с надеждою на повышение в Тушине, которое к зиме
обстроилось, как городок; в нем образовался свой двор. Но поведение
тушинцев отняло у "Вора" возможность взять окончательный перевес над
царем В. Жители городов, где утвердились тушинцы, жаловались на страшные
поборы. Pyccкиe, служившие самозванцу, свирепствовали с особенным
ожесточением; сторонники царя Василия, взятые в плен, умерщвлялись с
беспощадной жестокостью. Писатель современный, иностранец, с изумлением
рассказывает, что русские тушинцы постоянно служили твердым щитом для
малочисленных поляков, которые почти не участвовали в стычках между
тушинцами и царскими отрядами; но когда дело доходило до дележа добычи,
то здесь поляки были первые, и русские без спору уступали им лучшую
часть. Русские тушинцы и казаки не только хладнокровно смотрели на
осквернение церквей, поругание сана священнического и иноческого, но и
сами помогали иноверцам в этом осквернении и поругании. У царя В. все
более и более уходила почва из под ног, вследствие общей политической
деморализации. Явились так называемые перелеты, которые сегодня служили
в Тушине, завтра царю В., потом - снова Вору и опять царю. Семьи нарочно
делились: одни члены семей были на. стороне Вора, другие - царя, чтобы,
в случае торжества того или другого, и там и тут иметь опору. В феврале
1609 г. против царя В. составился уже заговор; заговорщики требовали от
бояр низложения царя, но бояре не явились на площадь и попрятались в
домах, выжидая конца дела. Из бояр только один князь Василий Васильевич
Голицын пришел на площадь. Заговорщики насильно притащили патриарха
Гермогена, требуя от него избрания нового царя. Личность царя была не по
душе Гермогену, и он не мог одобрять его деяний; но, ради предупреждения
больших зол, Гермоген твердо стал за царя Василия. Однако, твердость
патриарха могла только отсрочить падение Шуйского. Троицко-Сергиевская
лавра была единственным местом откуда мог бы раздаться голос примирения,
ибо она издавна пользовалась глубоким уважением народа. Это хорошо знали
тушинцы; они знали также, что Лавра имела и стратегическое значение,
потому что через нее шел путь в ту часть северовосточной России, из
которой только и можно было получить материальную помощь против
тушинцев. Такое значение Лавры объясняет упорную настойчивость, с
которой Сапега и Лисовский вели осаду этого монастыря уже с 24 сент.
1608 г. В лавре под начальством князя Долгорукова - Рощи и Голохвастова
находилось до трех тысяч ратников. С 3 октября Сапега и Ласовский начали
громить монастырь из пушек; 12го пытались взять его приступом, но
неудачно. Ратники, слуги монастырские, иноки с одинаковою отвагою
отстаивали Лавру и вылазками беспокоили осаждающих. зимою, от тесноты,
открылись болезни; иноки ухаживали за больными, хоронили мертвых. Весною
1609 года болезни прекратились. 27 мая Сапега сделал самый отчаянный
приступ, отражение которого предвещало спасение Лавры. 28 июня Сапега
снова повторил штурм и опять неудачно. Лавра, таким образом, была
спасена и дождалась своего освободителя, князя Михаила Васильевича
Скопина-Шуйского. Уже в конце 1608 года Скопин-Шуйский заключил союз с
шведским королем, который и прислал России помощь, под предводительством
де-ла Гарди. Планы союзных вождей были различны: де-ла Гарди предлагал
осаду и взятие городов, непокорных Василию Ивановичу, Скопин-Шуйский,
напротив, настаивал на быстром походе к Москве, занимая только пункты,
важные в стратегическом отношении. В этом плане СкопинШуйский обнаружил
и проницательность политика, и расчетливость гениального полководца,
Занятие городов шведами могло повести к тому, что, в случае неуплаты
жалованья шведскому войску; де-ла Гарди удержал бы занятые им города за
Швецией. Опасность была велика, ибо, при малейшем замедлении помощи,
Москву могли захватить тушинцы и передать полякам. Де-ла Гарди
остановился уже в Твери, вследствие ропота его войска на неуплату
жалованья. Польские вожди также хорошо понимали опасность, которою им
грозило движение Скопина-Шуйского, и потому Сапега, оставив под Лаврою
незначительные отряды, выступил Скопипу навстречу. Скопин-Шуйский
предупредил Сапегу и напал на него под Калязиным во время переправы
Сапеги чрез р. Жабну, впадающую в Волгу близ Калязина, и осенью 1609 г.
разбил его на голову. В этой победе принимал участие небольшой отряд
шведов, под начальством Сомме. После этой победы и де ла Гарди, когда
его войско удовлетворено было жалованьем, соединился с Скопиным. Они
заняли Александровскую слободу, стоявшую на пути доставки провианта в
лагерь Сапеги. Отсюда СкопинШуйский послал один за другим 2 отряда, под
начальством Жеребцова и Валуева, на помощь Троицкой лавре. Отряды эти,
вместе с троицкими сидельцами, т. е. с гарнизоном, сделали удачное
нападение на осаждающих; после которого чрез несколько дней, именно 12
января 1610 года, Сапега снял осаду Лавры. СкопинуШуйскому оставалось
только разгромить Тушино; но оно распалось, вследствие объявления войны
России польским королем Сигизмундом III. Он звал поляков, служивших в
Тушине, служить под коронными знаменами. Распадение Тушина дало
возможность Скопину-Шуйскому беспрепятственно вступить в Москву. Народ
выражал ему благодарность за спасение Москвы. Но у Скопина-Шуйского был
сильный враг - его дядя, князь Димитрий Шуйский, брат царя. Уже в
Александровской слободе рязанцами сделано было предложение Скопину
принять царской венец, но оно было им отвергнуто. Не одни рязанцы, а
общий голос народа призывал Свопина на престол, на который имел
притязание князь Димитрий, брат царя В. Князь Димитрий беспрестанно стал
делать царю наветы на Скопина; пошли толки, что последнему не
сдобровать; де-ла Гарди предостерегал его от опасности. 23 апреля, на
крестинах у князя Воротынского, Скопин-Шуйский захворал кровотечением из
носу и через две недели умер. В народе пошли слухи об отраве.
Справедливы они были или нет, но смерть Скопина-Шуйского была большим
несчастием для России. Единственный человек, вера в которого могла
прекратить смуту, умер, не окончив своего дела; смерть же его только
увеличила волнение, вследствие толков об отраве. Он умер, приготовляясь
отразить нашествие Сигизмунда III, короля польского, которому союз царя
В. с Швецией подал повод объявить войну России. Сейму была представлена
опасность, грозившая Польше со стороны союза двух ее врагов. На этом
сейме, в противоположность 1604 г., выражалось сильное раздражение
против Москвы за избиение поляков в мае 1606 года, а потому понятно
всеобщее сочувствие Польши к предприятию Сигизмунда. Весною 1609 года
Сигизмунд, как выше сказано, выступил в поход. Вторгнувшись в пределы
России, он осадил Смоленск. Тушинский вор, а за ним Марина, бежали в
Калугу; в Тушине оставались только русские и в числе их - Филарет,
митрополит ростовский, которого Тушинский вор нарек патриархом. Тушинцы
отправили к Сигизмунду послов под Смоленск, из людей разных чинов.
Выдающимися послами были: Михаил Глебович Салтыков с сыном Иваном,
дьяки: Грамотин, Чичерин, известный Михаил Молчанов и Федор Андронов,
торговый мужик, бывший московский кожевник. 31 января 1610 г. послы
торжественно были представлены королю, и Грамотин, от имени думы, двора
и всех людей, объявил, что в Московском государстве желают иметь царем
королевича Владислава, если король прибавит народу такие права и
вольности, каких прежде не было в Московском государстве. 4 февраля
подписаны условия договора, сущность которых следующая: "Владислава
венчает на царство патриарх; вера греческая должна быть обеспечена,
права духовенства распространены; не менять законов без согласия бояр и
всей земли; никого не казнить, не осудя прежде с боярами и думными
людьми; великих чинов людей невинно не понижать, а меньших возвышать по
заслугам; податей без согласия думных людей не прибавлять". Особенно
любопытно требование, чтобы "для науки вольно было каждому из народа
московского ездить в другие христианские государства, кроме
бусурманских, поганских, и за это отчин, имений и дворов у них не
отнимать". Во время этих событий Прокофий Ляпунов снова поднял Рязанскую
землю против царя В. Ляпунов в грамотах открыто обвинял его в отравлении
доблестного племянника своего, Скопина-Шуйского. Одновременно Ляпунов
сносился и с Тушинским вором, и с князем Василием Васильевичем
Голицыным, который всегда был тайным врагом Шуйского и сам рассчитывал
на московский престол, имея за себя сильную партию. При таких
обстоятельствах войско царя Василия, под начальством Димитрия Шуйского,
было на голову разбито польским гетманом Жолкевским при Клушине. Весть
об этом поражении царских войск оживила надеждою Тушинского вора; думая
воспользоваться чужою победою, он двинулся к Москве. Здесь князь В. В.
Голицын вел переговоры с Прокофием Ляпуновым о низвержении царя В.;
другие из московских бояр сносились с войском Тушинского вора и
условились, свергнув с престола царя В., отстать и от названного
Димитрия, т.е. вора. В Москве 17 июля 1610 г. Захар Ляпунов, брат
Проксфия, с большою толпою ворвался во дворец и стал говорить царю В.:
"Долго ли за тебя будет литься кровь христианская? Земля опустела,
ничего доброго не делается в твое правление: сжалься над гибелью нашей,
положи посох царский, а мы уже о себе промыслим". Царь В. не уступал, и
тогда Захар Ляпунов с товарищами, выйдя на Лобное место, куда народу
набралась такая масса, что стало тесно, призвал народ за Москву реку, на
простор. Народ повалил туда; отправились и бояре; привлекли и патриарха
Гермогена. Здесь, несмотря на сопротивление патриарха, решено было
низложить царя В.; к нему отправлен его родственник, боярин князь
Воротынский, просить оставить царство. - Царь В. должен был на этот раз
согласиться. Ему в удел обещан Нижний Новгород; но попытка возвратить
назад данное слово повела к тому, что 19 июля он насильно был пострижен
в монахи. Так кончилось мрачное царствование В. Иоанновича Шуйского.
После вступления в Москву Жолкевского, он отвезен в Варшаву, где и умер.
Его прах перенесен в Москву при Михаиле Федоровиче Романове. Современник
царя В., князь Кагырев-Ростовский, говорит, что царь В. был умен, но
нам, людям нового времени, этот ум не может казаться особенно серьезным;
хитрость, способность запутать интригу принимали тогда за большую
смышленость. Когда этот ум пришлось показать в государственных делах, то
мы видим со стороны В. ряд ошибок, растерянность перед бедой. Вернее
изобразил царя В. Катырев-Ростовский. Он говорит, что царь В. был скуп и
упрям, о войске не заботился я любил только наушников. Князь Хворостинин
называет его нечестивцем, который оставя Бога, прибегал к бесам (см. С.
Ф. Платонова, "Сказания и повести о смуте", стр. 352). В этом обвинении
князь Хворостинин сходится с князем Катыревым-Ростовским, который тоже
говорит, что царь В. к волхованию прилежен. Это мнимое нечестие и ересь
- не что иное, как суеверие, общее веку.
Е. Былов.
